Но он только сердито шлепнул губами, мотнул головой и побежал дальше. И тут я — мне невероятно стыдно записывать это, но мне кажется: я все же должен, должен записать, чтобы вы, неведомые мои читатели, могли до конца
изучить историю моей болезни — тут я с маху ударил его по голове. Вы понимаете — ударил! Это я отчетливо помню. И еще помню: чувство какого-то освобождения, легкости во всем теле от этого удара.
Неточные совпадения
— Кажется, я имел случай
изучить эту породу людей — их столько к тебе ходит, — все на один покрой. Вечно одна и та же
история…
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой
изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в
истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
Революционерка учила его и поражалась той удивительной способностью, с которой он ненасытно поглощал всякие знания. В два года он
изучил алгебру, геометрию,
историю, которую он особенно любил, и перечитал всю художественную и критическую литературу и, главное, социалистическую.
Грановский и все мы были сильно заняты, все работали и трудились, кто — занимая кафедры в университете, кто — участвуя в обозрениях и журналах, кто —
изучая русскую
историю; к этому времени относятся начала всего сделанного потом.
— Эта сказка — соблазняет! В твои годы я тоже подумал — не лебедь ли я? И — вот… Должен был идти в академию — пошел в университет. Отец — священник — отказался от меня.
Изучал — в Париже —
историю несчастий человечества —
историю прогресса. Писал, да. О, как все это…
Центелер, Антон Карлыч… тот естественную
историю изучил: впрочем, говорят, эта наука всем немцам далась.
Подобным же образом и догматы в том виде, как
изучает их Dogmengeschichje [
История догматов (нем.) — название фундаментального исследования А. Гарнака (т. 1–3, 1885–1889).], суть лишь доктринальные тезисы, Lehrsätze [Научное положение, тезис (нем)], исторически обусловленные в своем возникновении, для религиозного же сознания они суть символы встреч с Божеством, религиозные реальности.
Многие студенты, когда узнали об этом, немедленно перевелись на юридический факультет: поступали они с целью
изучить литературу или
историю, а вовсе не классические языки, достаточно набившие оскомину и в гимназии.
Жюль, по уверению Эдмона, отличался необычайной восприимчивостью ко всему художественному; он не переставал жить артистическим интересом, постоянно набрасывал что-нибудь, делал эскизы, а главное, читал по
истории искусства,
изучал классические произведения, собирал всевозможные вещи, характерные для разных эпох.
Кроткий слепой ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого чувства он написал письмо своему бывшему воспитаннику, который уже около семи лет
изучал за границей медицину: подробно изложив всю
историю слепоты несчастной девочки, он спрашивал совета у князя Виталия, к какому врачу обратиться для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.
Историю и географию он
изучал по Гюбнеру и Ролленю, а начала философии по Вольфу и Лейбницу. Артиллерию и фортификацию преподавал ему сам Василий Иванович, который был знаком с инженерною наукою больше, чем с другими, даже перевел на русский язык Вобана.
Но
историю и психологию мистики современные люди очень плохо знают,
изучают не по первоисточникам, а по модернистской литературе и по собственным хаотическим душевным состояниям (душевным, а не духовным).
Можно было, опровергнув новые законы, удержать прежнее воззрение на
историю, но, не опровергнув их, нельзя было, казалось, продолжать
изучать исторические события, как произведение свободной воли людей.
Для изучения законов
истории, мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а
изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами.